Сильвия Платт
Ежевичничая
Никого на тропе и ничего — ничего, лишь ежевика,
ежевика - с обеих сторон, и справа побольше.
Ежевичная аллея спускается петлями, и море
где-то внизу — колышется. Ежевика
крупная - с подушечку пальца, как глаза, немая,
эбеновая в зарослях, тучная -
с красно-синим соком. Расточает его на мои пальцы.
Я не просила такого кровавого родства; она, должно быть, любит меня.
Она устраивается у меня в банке, сминается.
Над головой какофонят клушицы, несутся клочьями -
ошмётки горелой бумаги колесят в выдутом небе.
У них есть только голос — протестуют, протестуют.
Уже не верится, что море вообще есть в мире.
Высокие зелёные луга, будто зажжены изнутри, раскаляются.
Я подхожу к кусту, такому спелому, что мухи в гуще
развесили свои матовые брюшки и прозрачные крылышки — на китайской ширме.
Медовый пир ягод ошеломил их — уверовали в райские кущи.
Снова петля, и ягоды, и кусты кончаются.
Здесь появляется — только море.
В воронку меж двух холмов прорывается ветер,
полоща меня невидимым бельём по лицу.
Эти холмы слишком зелены и сладки для соли.
Я поднимаюсь меж ними по овечьей тропе.
Последняя петля выносит меня к склону лицом к лицу,
и это лицо — рыжая скала, глядящая в ничто,
ничто — только великий покой белых и оловянных бликов
и звон серебряных молоточков, бьющих и бьющих по несговорчивому металлу.
Перевод Ю.Комаровой